Мадам Помфри все-таки была страшной женщиной. Стойко сдерживать натиск Алекса, логично боявшегося оставлять кузена наедине с покалеченной слизеринкой, ей с трудом, но удавалось. Вероятно, что причина, по которой он так рвался провести эту ночь вместе с ними, заключалась все-таки в том, что рейвенкловец уже несколько лет выступал в роли курицы-наседки для своего кузена, но Лагранж было приятнее думать, что она выглядит в достаточной степени разъяренной, чтобы были основания беспокоиться за вторую, пока еще целую, ногу.
По ее прикидкам, у Алекса были все шансы растопить ледяное сердце целительницы, если бы он побольше очаровательно улыбался и поменьше угрожающе размахивал битой. Бита вообще не способствует обычно дружеской беседе, а улыбаться у него всегда получалось в крайней степени мило, так, что порой даже слизеринские ледышки начинали таять в умилении. Впрочем, слизеринцы добились не больших успехов и оккупировать больничное крыло не смогли, а потому были выгнаны, не успев зайти. Даже умничка Хизер не смогла уговорить женщину разрешить им остаться подольше, хотя вот уж к ней, по мнению Эл, должны были быть благосклонны все. Умница, красавица, еще и староста. В общем, девушке оставалось только умирать в гордом одиночестве.
Впрочем, одиночество было относительное. За ширмой не подавал признаков жизни тот, кому она была обязана сломанной рукой и скучным вечером в больничном крыле. И хотя заботливые друзья пообещали повеселиться и за нее тоже, утешало это мало.
Единственное, о чем действительно жалела Калин, так это о том, что не видела, каким образом чудо-загонщик оказался с ней на соседней койке. Последнее, что она помнила с матча помимо дикой боли в руке, была неумолимо приближающаяся земля, когда она падала. И лучшее решение в жизни – зажмурить глаза и надеяться, что столкновение будет не самым сильным. В общем, да, посмотреть, как следом за ней валится и Найтшед, было бы очень и очень приятно, и, она была уверена, даже боль бы поутихла.
Рейвенкловец молчал, и это было странно. Иногда ей казалось, что долго молчать он в принципе не в состоянии, а тут уже целых минут десять партизанской тишины с ухода мадам Помфри, которой, судя по взгляду, очень не верилось, что на утро, когда она вернется, здесь все будет в первозданном виде. Поэтому, когда Джек весьма незамысловато выругался, Эл даже обрадовалась. Живой, значит. И, судя по наглой физиономии, появившейся из-за ширмы, в ближайшее время умирать не собирается.
- Сам эту дрянь пей, - недовольно буркнула Калин, смерив его испепеляющим взглядом, и скривилась, глянув на стакан с Костеростом. Привкус у него был тот еще, слишком на любителя, чтоб девушка добровольно его пила. Один стакан она уже еле осилила под чутким присмотром мадам Помфри и чувствовала, что еще раз на такой подвиг сегодня не способна. Ситуация еще усугублялась отсутствием сигарет, а без них настроение резко катилось к отметке «паршивое». Впрочем, с какой-то стороны рейв был прав: держать стакан она правда не могла. Медсестра, руководствуясь только ей доступной логикой, поставила стакан четко со стороны сломанной руки, поэтому, чтоб взять его в руки, ей пришлось бы тянуться здоровой, а это было как минимум неудобно. Однако больше всего ее взбесил сочувственный тон Джека, вызывавший искреннее желание сообщить, куда ему стоит засунуть свою биту.
- Что, Найтшед, впервые битой по бладжеру попал и от радости с метлы свалился?
К слову, загонщик из него был неплохой, но признать это было всегда выше ее сил.